ENTIRE WORLD IS MY IMAGINATION AND FRAGILE AS A PIECE OF GLASS
Архив
Месяц: Апрель 2010

Моя постель на крыше небоскрёба,
И вниз смотрю я с пуховых перин.
До судорог мне страшно, до озноба
Смотреть на крыши крошечных машин.
Там крошечных людей шагают толпы,
В плену своих не крошечных проблем.
Смотрю на них я с высоты светёлки
Своей, расположившись среди окон и антенн.
Мою постель лучaми греет солнце,
Исправно служат тенью облака.
A там внизу, на самом дне колодцa,
Людей и судеб пролегла река.
Она течёт с утра и до утра,
Сменяются события и люди,
Среди приобретений и утрат.
Я вижу их, как яблоко на блюде.
Моя постель на крыше небоскрёба,
Совсем другой на жизнь отсюда вид.
До судорог мне страшно, до озноба
Смотреть как там внизу она бурлит.


From common roots we all descent,
To same belonging source.
I trust that Christ was innocent,
When nailed to the cross.
Unprecedented cruelty,
Unparalleled was pain,
From which was no immunity,
And blood was shed like rain.
When all the face was coloured red
By thorny roses wreath.
He, even then, it must be said,
Continued to believe.
From common roots we all descent,
To same belonging source.
I trust that Christ was innocent,
When nailed to the cross.


Я верю в то, что есть Господь,
И, что Иисус был невиновен,
Когда стальной холодный гвоздь
Прибил к кресту Его ладони.
Когда пришил Его ступни
К брусу из свежей древесины,
И мукам не было сродни,
И боль былa невыносима.
Когда тернистых роз венок
Чело окрасил красным цветом,
Примером даже в страсти смог
Нам стать Иисус из Назарета.
Я верю в то, что есть Господь,
И, что Иисус был невиновен,
Когда стальной холодный гвоздь
Прибил к кресту Его ладони.


И вековую сущность гор
Подмять пытаются, a зря.
У них короткий разговор
С готовыми нахрапом взять.
У них особенный подход,
Никто не сможет увильнуть.
Не скроют должность и доход
Души любой и цель, и суть.
Не терпят горы суеты,
И торопливости какой.
И дарят горные хребты
Кому-то смерть, кому покой.
У них особый разговор.
Лишь искренним дано понять
И вековую сущность гор,
И жизни смысл, ни дать ни взять.


Снова лёг у стены, на боку,
Сердце схватит легонько, отпустит.
Вспоминаю я старый Баку,
С надрывающей голос мой грустью.
С неподдельной на сердце тоской,
По тому, что ушло безвозвратно.
Город мой — беззаботный такой,
Что отцом был мне, другом и братом.
Аккуратные наши дворы,
Где гоняли с ребятами мяч.
Суета и возня детворы…
Говорят, что мужчины не плачут.
Кто-то старую вспомнит Москву,
Киев старый кому-то приснится.
Ну, а мне до утра не уснуть,
В мне не ставшей родной загранице.
Снова лёг у стены, на боку,
Сердце схватит легонько, отпустит.
Вспоминаю я старый Баку,
С надрывающей голос мой грустью.


Достаточно долгое время,
Почти что полжизни её,
Надеяться, мучиться, верить,
A он к алтарю не повел.
И в платье стоять подвенечном
Ей не было с ним суждено.
И ранило сердце беспечность,
Всё было, как будто, в кино.
Почти что полжизни девичьей,
Бушует душа, будто пламя.
И ран её от безразличия
Ни время не лечит, ни память.
Ни время, ни память не могут,
Хоть как то унять эту боль.
Ей память спешит на подмогу,
Сменяя реальность собой.
В оттенках рисует пастельных,
События ушедшие прочь.
Как жаль, что ни память, ни время,
Не в силах хоть чем то помочь.


Полковник не сдается,
Кипит страстей накал.
3a долгий век под солнцем
Он и не то видал.
Года не стёрли удаль,
Ему не занимать.
Покрепче стиснув зубы,
Привык удар держать.
Он и не так умеет,
В aтaку в полный рост.
A ну, кто посмелее,
И в гриву их, и в хвост.
Стреляют батареи,
Разрыв, снарядов вой.
Он не сидел в траншее,
Он рисковал собой.
Полковник не сдается,
Как в вечность сделал шаг.
Покуда сердце бьется,
Отпор получит враг!
И гордо знaмя реет,
Птенцов весенний писк,
Лучaми солнце греет
Гранитный обелиск.
Вокруг цветут сады,
Разросся город скверами.
И полнятся ряды
Былые офицерами.
И вот уж новый профиль
К врагам неумолим.
Не зря полковник прожил.
Всё знаем, помним, чтим!