Поневоле овцелюбы .
Овцелюбы априори,
Деградировали как бы!
Унаследовали что ли?
Овцелюбы в каждом деле,
Твердолобые особы.
Шерсть овечья греет тело,
Мясо — нежные утробы.
Овцелюбы, каждый шаг
Их роднит с овечьим стадом.
Овцелюбы это знак,
Что пастух тут где-то рядом.
Овцелюбы по понятиям,
Овцелюбы по натуре.
Не легко так разпознать их,
Будто волк в овечьей шкуре.
Овцелюбы по крови,
Овцелюбы по наследству.
Жертвы подлинной любви
К овцеводству, овцеедству.

Его Величество Естественный Отбор,
Вершитель жизней человеческих и судеб.
Не помогают ни решетки, ни забор.
Когда по глупости своей уходят люди.
Когда по глупости, теориям не веря,
Являясь доказательством самим,
Стучаться лбами в запертые двери
Чтоб только лишь очистить путь другим.
Своим уходом очищая генофонд,
Жизнеспособность увеличивая вида.
Так изначально, ведь, в природе повелось,
Спасают те, кого Господь умом обидел.
О Дарвине, наверное, не слышали,
Занятия прогуливали в школе.
Благодарим их мы как вид за то, что выжили,
За шанс и ожидание лучшей доли.
Его Величество Естественный Отбор,
Лишь временно они попали в князи.
Не помогают ни решетки, ни забор.
Ни родственники не спасут, ни связи.

Двадцать лет на Баку и Берлин,
Разрываясь живешь на два дома.
Двадцать лет твое сердце болит,
В вечном поиске края родного.
То свободы, а то теплоты,
Сердцу вечно чего не хватает.
И стремглав окунаешься ты,
В этот бег без конца и без края.
В этой гонке за призрачным счастьем
И погоне за синею птицей,
Одинокой боишься остаться,
Будь ты дома или за границей.
И сама теперь вряд ли поймешь,
Где в гостях ты,  где, будто бы, дома,
Где тут правда, а где только ложь,
Что роднее тебе и знакомей.
Хоть пытается тесно дорога
Две страны воедино связать,
Но ни та,  ни другая не могут
Окончательной Родиной стать.
Двадцать лет на Берлин и Баку,
Разрываясь живешь на два дома.
Двадцать лет с сильной болью в боку,
В вечном поиске края родного.

Известен погодою нежной
Весенней порою Берлин.
И в баре, отель Штайгенбергер ,
Мы в креслах глубоких сидим.
Заказана порция виски
И колы холодной стакан.
Приветствовал нас на английском
У столика официант.
Я с жадностью каждое слово
Пытаюсь схватить как могу,
За нитью следя разговора
И нежным движением губ.
Умеет на тему любую
Приятный вести разговор.
Глазами ее я любуюсь,
Не  в силах страстей скрыть напор.
Она потихоньку хмелеет,
Труднее подняться и встать.
И я становлюсь все смелее,
Пытаясь о чувствах сказать.
И руки ее я ласкаю,
Меж нами флюиды бегут.
Мне снова дыхание сбивает
Бег этих счастливых минут.
Известен погодою нежной
Весенней порою Берлин.
И в баре, отель Штайгенбергер ,
Мы в креслах глубоких сидим.

В этот город на Эльбе,
Где ни разу я не был,
Где под пасмурным небом
Зеленеют поля.
Расписание известно,
У окна мое место
И в вагоне не тесном
Жду прибытия я.
Поезд мчится экспрессом,
Мало стыков на рельсах
И с плодами прогресса
Небольшой перебор.
Как же это печально,
В направлениях дальних
Мы не слышим хрустальный
Стук привычный реборд.
Так знакомый нам с детства,
В ухо льющийся песней,
В миг срывающий с места
И зовущий нас в путь.
И  состав, вроде, новый,
И в порядке вагоны,
Но без ритма родного
Мне никак не уснуть.
Вновь прощальные речи
И до следующей встречи,
Время дружбу не лечит,
Чем я так дорожу.
Не сомкнув своих век,
Я, влюбленный вовек
В город с руслом трех рек,
Путь обратный держу.

Как и Дед мой когда-то,
Молодой и красивый,
По дороге с брусчаткой,
Я дошел до Берлина!
Где, сжимая свой стяг,
Уклоняясь от пуль,
Дед смотрел на Рейхстаг,
Ну и я раз взглянул.
У Ворот Брандербургских
Остановка,  привал.
И сейчас здесь не пусто,
Там где Дед воевал.
Здесь турист разношерстный
Все запомнил почти.
И гордимся мы прошлым,
Свято помним и чтим.
И от нас нашим Дедам
Самый низкий поклон
За Большую Победу
Всех народов, времен!
Как и Дед в сорок пятом
Молодой и красивый,
В гимнастерке солдатской,
Я дошел до Берлина!