ENTIRE WORLD IS MY IMAGINATION AND FRAGILE AS A PIECE OF GLASS
Архив

Не драгоценности оставлю им в наследство,
Не частный лес, угодья и дворцы.
Лишь о тоске, сжимавшей мое сердце,
Расскажут им стихов моих столбцы.
Моих стихов изящная словесность,
Мелодий нежных тонкий перепев,
Расскажет им какое было детство
И от чего так рано повзрослел.
Моей души натянутые струны
Наполнят воздух звонким серебром,
Напомнят им мою шальную юность,
Когда вопросы ставились ребром.
Немым укором в воздухе повиснув,
Легко найдут к любому сердцу путь.
И в глубине загадочности смыслов,
Поведают печаль мою и грусть.
Вновь зазвучат слогов моих аккорды,
Выстраивая мысли в ровный ряд.
Расскажут им про отрочества годы,
И без упрёка в даль смотрящий взгляд.
А дальше что? А дальше будет зрелость.
Стихи мои вновь не ударят в грязь,
Расскажут им какие песни пелись,
Как незаметно старость подкралась.
Не драгоценности оставлю им в наследство,
В нём не найти большие барыши,
А лишь стихи, что лились ровной песней,
Из глубины израненной души.


Взгляд пустой и беспомощный,
Описать, слов не хватит.
Он лежал себе овощем,
На больничной кровати.
А давление и пульс его
Вверх стремительной молнией.
И глаза его грустные,
И мучения безмолвные.
Физ.раствором рассеянный
Свет в казённых пенатах.
Он лежал как растение,
На кровати в палатах.
Был совсем он не рад уже,
Что в тот миг уцелел.
И диагноз не радужный,
Аппарат ИВЛ.
И змеёй перед взором
Пульса тонкая линия.
Подключен к мониторам,
Состояние — delirium.


На тёмной юбке-карандаш
Разрез на стороне.
И кружев тонкая гуашь
Сверкает в глубине.
Уже кружится голова,
Глаз дымчатые взоры.
И взгляд цепляется едва
За нежные узоры.
Стучат стальные каблуки,
Под юбкой этой узкой.
Манят движения руки
В полупрозрачной блузке.
Лица изящные черты,
Улыбка, кожа , стать.
Под шквалом этой красоты
Никак не устоять.
Душа тревогою полна,
Тоски нагонит волны.
Надеюсь, что ко мне она
Немного благосклонна.


Her pencil skirt is lit with slit,
Topnotch, she is the ace.
And somewhere deep, a little bit,
She flashes with the lace.
Her legs, her thighs, her smoky eyes,
No word can be a flatter.
The magic cut goes really high,
Reveals a tender pattern.
Stiletto heels are made of steel,
She wears a see-through blouse.
She is a breeze in utter still,
The one who rocks the house.
Her face, her lips and shapely hips
Are all of special kind.
And next to her one couldn’t keep
Control of soul and mind.
Her lines are fine and serve the curves,
The message she is sending,
Her perfect self no one deserves,
Yet she is condescending.


Устав от нравов и времён,
Под грузом мыслей червоточин,
Мне ночь бессонную пророчит,
Мой мозг, спокойствия лишен.
Всегда короче по прямой?
Уклад не приняв мироздания,
Кипит и буйствует сознание,
А тело требует покой.
Его поток не обуздать,
Да, иногда незнание — сила,
И чтобы там ни говорили,
Но мозгу нужно отдыхать.
Предназначение и суть,
Овец сосчитанные толпы,
Сейчас и в них не много толка,
Когда никак мне не уснуть.
Весь в напряжении как будто,
Усталый ум сосредоточен.
Бессонные умножив ночи
Тревожное наступит утро.

 


В прекрасном имени сплелись
Два разных вида света,
Один, что вечно дарит жизнь,
Второй — манит поэтов.
От столкновения рожден,
У самого ядра.
К Земле фотоном устремлен,
Частицами добра.
Как зарождается заря,
Развеяв страх сомнений,
Так превращается заряд
Из водорода в гелий.
И отразившись от Луны,
Скользя по гребням волн,
Терзает лучшие умы
Он, вдохновления полн.
В красивом имени твоем
Есть от всего немного,
И солнцем залитый проём,
И лунная дорога.


Adenauerplatz

Судьбы зигзаги не понять,
Бродяги доля горькая.
Смотрел на Adenauerplatz
Отель своими окнами.
А там, вовсю пускался в пляс
Народ в преддверии праздника,
Деревьев кроны ветер тряс,
Заправским был проказником.
Кружила граждан карусель
И жарились сосиски.
Наряженная в центре ель,
Не подойти к ней близко.
Повсюду пряный аромат,
И радугой огни.
Гудел как улей Weihnachtsmarkt,
В декабрьские дни.
Царит веселье, шум и гам,
Печали нет в помине.
Усладой странника глазам,
Дух Рождества в Берлине.